– Каждого из нас определяют и формируют книги, прочитанные в детстве. Печально, если таких книг и такого важного литературного багажа нет. Что определило вас как человека, как личность, как писателя?
– Это были самые разные книги. Одним из самых важных был и, как ни странно, остаётся роман «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Это такая маленькая модель жизни.
– Вы имеет в виду вселенское одиночество главного героя?
– Во-первых, одиночество. Во-вторых, это ведь своего рода история блудного сына. Эта книга подчёркивает, что наш путь к истине, если угодно, к Богу и к самому себе очень сложен. В детстве я не понимал всех смыслов «Робинзона Крузо», но интуитивно чувствовал глубину этой книги. Вы знаете, есть такой закон перехода взрослых книг в детскую литературу: «Робинзон Крузо», «Три мушкетёра», «Остров сокровищ» были написаны для взрослых, а стали достоянием детей. И это не случайно, потому лучшие взрослые книги оказываются и лучшими детскими книгами. Или, допустим, сказки Андерсена – это разве сказки только для детей? И тот глубокий смысл, который заключён в них, с течением жизни становится только глубже. Книги, что оказали на меня влияние, – это, конечно же, русская классика. Как всякий русский ребёнок, я много читал, это нам было свойственно, по крайней мере, до недавнего времени. У меня есть любимые писатели, которые мне созвучны больше других, например Гоголь. Ну и вообще, нужно понимать, что читательский опыт – это не просто опыт, это и жизненный опыт. Тот, кто читает книги, проживает гораздо больше и более насыщенно, ярко, чем тот, кто их не читает. Поэтому я могу только призвать читать книги.
– У вас есть мнение о том, что происходит в современной детской литературе? Или наши дети могут опираться исключительно на наследие советской и зарубежной классики – Волкова, Алексина, Крапивина, Линдгрен?
– Моё мнение основывается не столько на собственных впечатлениях (не могу сказать, что много читаю детской литературы), сколько на том, что слышу от людей авторитетных. Михаил Яснов, замечательный детский писатель, считает, что детская литература сегодня на подъёме. Я член жюри литературной премии «Ясная Поляна», мы сейчас создаём длинный список литературы для детей, и этот список, на мой взгляд, очень сильный. И у нас существует отдельный приз для такой литературы. Так что, я думаю, с детской литературой всё в порядке.
– Ваша специализация как филолога – Древняя Русь. Что вас пленило в этой литературе, почему настолько глубоко и страстно заинтересовал именно этот период?
– Понимаете, это литература о главном, это литература о Боге и о мире как творении Божьем. И, собственно говоря, мой выбор древнерусской литературы как предмета занятий состоялся лет в 19, когда на одном из последних курсов филологического факультета я написал работу «Древнерусская литература в творчестве Лескова». И через Лескова я пришёл к древнерусской литературе и понял, насколько это великое богатство и как оно повлияло на современную литературу. Для меня непохожесть на советские литературные тексты была очень важным моментом, если угодно, формой внутренней эмиграции от той действительности, которая меня не вполне устраивала. Потом для меня уже не имело никакого значения, как это соотносится с советской литературой, я открыл этот мир и погружался в него с каждым годом всё больше. И скоро уже 30 лет, как я занимаюсь древнерусской литературой. На самом же деле словосочетание «древнерусская литература» – это оксюморон, это не литература, это что-то другое. У меня об этом довольно много написано, правильнее древнерусскую литературу называть письменностью. Она не действует по законам новой литературы, в ней нет многих вещей, которые есть в новой литературе. И поэтому мы по инерции используем выражение «древнерусская литература», но по сути своей оно неверно.
– Вы родились в Киеве. Место рождения оказало какое-то влияние в плане любви именно к древнерусской литературе?
– Киев я очень люблю, но если он и оказал влияние, то оно не было непосредственным. Киев – это древнерусский город, где я и научился любить древность. Когда ежедневно ходишь мимо Золотых ворот или Софийского собора, невозможно иначе. Глубина времени становится больше, ты понимаешь, что мир возник не сейчас и у него большая история. И в этом отношении город оказал влияние. Но я бы мог вкусом к Древней Руси и ограничиться. Место рождения действительно было в какой-то степени первоначальным толчком, но не было толчком решающим. Потому что всё-таки в Киеве живёт несколько миллионов человек, но не все становятся исследователями древнерусской литературы. Нужна какая-то логика внутреннего развития для того, чтобы прийти к этой литературе, которая кому-то может показаться скучной, кому-то пресной. Но на самом деле, если ты войдёшь в ритм и музыку этих текстов, наверное, в них и останешься, как это произошло со мной.
– Почему пришлось покинуть столь любимый город?
– В Петербург я приехал в 1986 году. Я уехал потому, что академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв предложил мне работать в Пушкинском доме, в отделе древнерусской литературы. И это самый авторитетный центр по изучению древнерусской литературы в мире, это было то предложение, от которого не отказываются. Параллельно с этим развивались события моей собственной жизни. Я женился на Татьяне, она тоже работала в отделе древнерусской литературы.
– Недавно я была в Петербурге, и мне показалось (при всём моём уважении и восхищении городом), что жить там непросто, если не сказать тяжело.
– Там действительно непросто. Но я хорошо прижился, потому что моя семья в начале ХХ века жила в Петербурге, другое дело, что она не из Петербурга по происхождению, а из Тотьмы, это Вологодская губерния. Мой прадед был директором гимназии в Петербурге, потом ушёл в белую армию добровольцем. И уже в Петербург, где его все знали, не вернулся. Бежал на Украину, где и обосновался, так часть нашей семьи там и осталась. Так что до некоторой степени мой приезд в Петербург – это возвращение к истокам или, по крайней мере, к прошлому. Но в Петербурге действительно непросто в климатическом отношении, я с трудом переживаю осеннее время и начало зимы, ноябрь и январь, у меня начинается бессонница. А в остальном я чувствую себя в Петербурге очень хорошо. Там замечательные люди, там нет столичной суеты и снобизма. С одной стороны, Петербург – это, безусловно, столичный город. Иногда говорят о его провинциальности, но он всё-таки строился как имперская столица и по определению не может быть провинциальным. И столичность города сочетается с теплотой и тонкостью, что редко бывает в столице. Поэтому Петербург – это город, который я действительно очень люблю. И чувствую себя там своим.
– Много по стране ездите? Россию видите?
– Езжу довольно много, к сожалению, даже слишком много. Я решил немножко притормозить, сейчас от 9 из 10 предложений куда-то поехать в России или за границей я отказываюсь. Но сегодня я счастлив, что в Иркутске. Этот город для меня светоч в своём отношении к литературе. Куда бы я ни приехал, сравниваю город с Иркутском. И знаете, ни Москва, ни Петербург не выдерживают сравнения. В столицах, когда литератор выступает, кто-то слушает, кто-то не слушает, кто-то пьёт кофе, кто-то разговаривает, и ты чувствуешь себя зубочисткой. А Иркутск словно земля обетованная, как будто здесь живут другие люди. А ведь люди такие же, просто они иначе относятся к литературе. И это не нарочно заготовленный комплимент.
– Ну не единственный же это город в мире с таким отношением к литературе, в самом деле!
– На свете есть две точки, где сконцентрировано такое количество хороших людей, задающих умные вопросы на литературных встречах. Это Иркутск и Порденоне, маленький городок под Венецией. Это удивительное место, там люди сотнями идут на незнакомых писателей. И именно потому, что эти писатели незнакомы, они и идут. В сентябре каждого года в Италии проходят такие фестивали, в сентябре прошлого года я там познакомился с Умберто Эко. Итальянский и иркутский – вот, пожалуй, два самых удивительных и лучших литературных фестиваля, которые я знаю. И, выступая в Италии, я как раз об Иркутске рассказывал. Здесь сложилось удивительное положение вещей: на литературные мероприятия собирается людей гораздо больше, чем это происходит в Москве или Петербурге. Там люди пресыщены, а пресыщенность – это очень плохое состояние души. На самом деле душа начинает лениться, когда есть и пятое, и десятое. Для того чтобы хорошо есть, человек должен быть немножко голоден. Этого в Петербурге и Москве не хватает. А в провинциальных городах картина иная.
– А другие провинции России так же жадны до впечатлений?
– Местоположение автоматически не значит, что люди там более внимательны. Например, есть города Центральной России, где я большого интереса к литературе не вижу. Поэтому повторяю: у Иркутска особые традиции, здесь были ссыльные поляки и декабристы, это очень подняло уровень города. И какие ещё из провинциальных русских городов могут похвастать такими величинами, как Распутин и Вампилов? Неудивительно, что и люди в Иркутске так относятся к литературе. Поэтому для меня Иркутск – это всегда особая страница. И это город, в который я сейчас, несмотря на довольно сдержанное отношение к поездкам, всегда готов приехать.
– Последний и неизбежный вопрос – про тотальный диктант: как вы восприняли это предложение, долго ли готовился текст, насколько вам это было интересно? И насколько это масштабное всероссийское мероприятие необходимо?
– Уже всемирное мероприятие, во всём мире тотальный диктант писало 100 тысяч человек. Я согласился участвовать в этом не раздумывая, потому что акция мне показалась полезной: всё, что ведёт к пробуждению интереса к языку, я считаю полезным. Другое дело, что я знал об этой акции не в полной мере, а когда в дело организации и подготовки тотального диктанта вник, то восхитился теми людьми, которые это придумали и воплощают в жизнь. Что касается подготовки, то я использовал в качестве текста для диктанта три фрагмента моего нового романа, который я ещё не закончил, его рабочее название – «Авиатор». Эти три фрагмента были мной представлены комитету, в который входит множество лингвистов, профессоров новосибирского, петербургского, московского университетов. И они меня попросили усложнить изначально довольно простой текст: ввести больше деепричастных оборотов, заменить одни слова другими. Например, слово «осторожный», которое не содержит никаких подводных камней, поменять на слово «аккуратный», где можно по-разному отнестись к существующим в этом слове двум «к». В итоге они указали мне целый ряд позиций и правил, на которые хотели бы видеть примеры в моём тексте. И я с удовольствием пошёл им навстречу, потому что понимал, что диктант должен выявлять грамотность человека (для него самого, прежде всего). Но когда я усложнил текст и представил в нём разные правила, я его ещё раз переписал, чтобы это не было похоже на сборник упражнений, а было всё-таки художественным текстом. И, по-моему, текст организаторов диктанта вполне устроил. Вообще, я пишу довольно просто, текст и был изначально простым. Для настоящей борьбы с безграмотностью, наверное, нужны сложные тексты.
Текст: Алёна Корк для сайта «Восточно-Сибирская правда«