О современном телевидении и журналистике

Включив однажды телевизор, Дмитрий Сергеевич Лихачев попал на мексиканский сериал. Выключив его через минуту, он задумчиво произ­нес: «Интонации склочные и малокультурные». К сожалению, приходится признать, что это касается не ­только ­сериалов.

Определение Дмитрия Сергеевича я вспоминаю и сейчас, годы спустя. Когда, переключая каналы, попадаю на ток-шоу, то про себя его непременно произношу. Жены и мужья, любовницы и любовники, дети, рожденные в браке и вне брака, гене­тическая экспертиза. Интонации – да, именно такие. Политологи, военные эксперты, депутаты, представители ближнего и дальнего зарубежья. Эти хотя и обходятся без генетической экспертизы, но ­интонации…

Некоторые смотрят ТВ из-за новостей. И здесь, и за границей мне приходилось сталкиваться с мнением, что перед телевизионным объективом все равны, а потому зафиксированная им реальность – прошу прощения за каламбур – объективна. В каких-то областях приведенное мнение оправданно – например, в репортажах об извержении вулкана или ударе цунами.

Все меняется, когда речь заходит об общественных катаклизмах. Если картинка сползающей в море лавы (золотые щупальца с шипением погружаются в прибой) на всех телеканалах до неприличия одинакова, то кадры военных действий или, допустим, демонстраций на этих каналах совер­шенно не похожи – тоже до неприличия. ­Потому что за объективом камеры стоит репортер, за репортером – директор телеканала, а за ним политические или финансовые круги. Так происходит во всем мире.

Отмеченные подробности очень влияют на оптику. Это не значит, что на телеэкране возникает изображение вверх ногами или что снимаемые лица растягиваются в длину и в ширину, как в комнате сме­ха. Все гораздо прозаичнее. Событие можно снять сбо­ку, захватывая при этом пустую часть улицы и говоря о немногочисленных собравшихся. А можно дать крупные планы участников акции и упомянуть о целом море людей. Оспорить такую метафору трудно, поскольку образные выражения не предполагают статистики. К тому же бывают ведь и маленькие моря.

Отдельная песня – интервью. Предоставив слово дружественному спикеру, слушают долго и не перебивая (крупный план его усталых глаз), с недружественным же поступают прямо противоположным образом. Его постоянно перебивают, не давая закончить ни одной фразы и выставляя в смешном и неприглядном виде: на телевизионном языке это называется «козлить».

Не менее эффективный прием – загнать несчастного в систему «да/нет» и тихо добить. По имени известной литературной дамы этот прием можно назвать «Фрекен Бок». Выбивая из Малыша показания относительно обедов Карлсона, домомучи­тельница говорит своему воспитаннику, что на «простой вопрос всегда можно ответить «да» или «нет», по‑моему, это не трудно». Карлсон тут же демонстрирует, что это трудно, и задает ей убийственный вопрос: «Ты перестала пить коньяк по утрам, отвечай – да или нет?»

Мощное художественное средство – монтаж. При монтаже под голос жертвы обычно показывают облетевшее дерево, щербатую стену или бьющееся на ветру белье. Возможности монтажа безграничны. У оппонента хорошо поставлена речь? Можно показать канарейку. Он едва ворочает языком? Лучшее решение – аквариум с декоративным сомом. Универсальное средство – собака, выкусывающая блох: золотые слова оратора немедленно превращаются в черепки.

Я далек от того, чтобы безоглядно ругать теле­видение. Само по себе оно ни плохо, ни хорошо, как, взятый абстрактно, ни плох, ни хорош скальпель. Он – всего лишь инструмент, которым можно сделать операцию, а можно, допустим, вырезать на скамейке свое имя.

Есть ведь и другое телевидение – то, которое в середине 1980-х открыло стране Лихачева. Его показали только раз (встреча в «Останкино»), и этого было достаточно, чтобы он стал эталоном интеллигентности. Подобным же образом перед изумленным телезрителем возник блистательный Александр Михайлович Панченко, повествовавший о русской истории как о своих семейных делах. Оказалось, что об истории можно рассказывать спокойно и без фанфар­. Замечу, что это очень петербургская черта – говорить обо всем по-семейному. Однажды в моем присутствии у Александра Михайловича спросили что-то о Льве Николаевиче Гумилеве. Ответив по сути, Панченко добавил: «А кроме того – он из хорошей семьи». Я вовсе не за то, чтобы по телевизору выступали только академики. Речь лишь о том, что сквозь тусклый партоидный треп начало прорываться что-то совсем другое.

Именно телеэкран разнес новые голоса, по слову поэта, повсеградно, но не он, разумеется, их создал. Да, на ТВ есть масса приемов, технологий и ноу-хау, и оно может многое. Способно из коротышки сделать великана, из молчуна – трепача, из безголосого – Паваротти. А вот из ведущих, скажем, юмористических программ сделать Юрия Михайловича Лотмана – не может. Оно, конечно, нет такой зада­чи, но ведь – не может, даже на спор. Потому что и у профессионализма есть свои пре­делы. Мы ­приходим к тому, что даже на таком высоко­технологичном производстве, как телеви­дение, все упирается в человека. В его природные ум и такт, в умение слушать собеседника и любить в кадре его, а не себя.

В эпоху, когда словосоче­тание «агрессивная журналистика» приобрело положительный смысл, существует программа Владимира Познера, где беседа ведется со спокойным достоинством. Отдельной благодарности ­заслуживает телеканал «Культура» с Игорем Вол­гиным и Феклой Толстой.

По «Культуре», кстати говоря, нередко крутят фильмы про животных. Если вы устали от политики, переключайтесь на фильмы о живой природе – наприм­ер о джунглях. События там в целом напоминают то, что мы видим в новостях, но комментарий и качество съемки гораздо лучше. Не говоря уже об интонациях.

GQ