Евгений Водолазкин: «Роль личности велика, когда личность соответствует настроению общества»

Интервью

Имя Евгения Водолазкина знают как в научных кругах, так и литературных. Евгений Германович написал романы «Соловьёв и Ларионов», «Авиатор» и всемирно известный «Лавр», который стал лауреатом премии «Большая книга» пять лет назад. Популярность Водолазкина выросла как на дрожжах, его регулярно приглашают на международные конференции и телевидение, однако задолго до этого он подготовил для себя прочную платформу под названием «Отдел древнерусской литературы» в Пушкинском Доме.

— Существует ли русский характер? Каковы его основные черты? И какие из этих черт Вы видите в себе?

— Русские – это такая большая нация, где есть любой характер, и любой из этих характеров будет русским. Есть мифология, согласно которой русскими принято считать такие сомнительные качества, как лень, необязательность. Заметьте, что мифология обычно создаётся самим народом и экспортируется. Зачем – тут однозначного ответа нет, но это так. Если же говорить о реальном положении вещей, то русские, во всяком случае, за границей, чаще всего пунктуальны, обязательны и производят хорошее впечатление. Встречаются и менее приятные качества. Я избегаю делать широкие обобщения, потому что сужу всегда о конкретном человеке. Если взять такого конкретного человека, как я, то набор качеств у меня довольно пёстрый. Их можно было бы считать русскими, но такое сочетание я видел и во множестве других стран. Зачастую социальное сходство людей разных наций (условный профессор, рабочий, летчик) выражено сильнее, чем сходство национальное.

Надо ещё иметь в виду, что национальные черты очень быстро меняются. Это совокупность стереотипов проведения. Сейчас русские уже другие в сравнении с теми русскими, которыми они были сто лет назад.

— Как Вы охарактеризуете современных русских?

— Нынешние русские – это люди, прошедшие через развал двух империй: Российской империи и Советского союза. Люди, прошедшие через страшные войны. Это огромный, часто трагический, опыт, а опыт, если к нему серьёзно относиться, умудряет. Он сказывается в том, что во всех без исключения сферах мы стали менее наивными.

— Какому писателю или поэту удалось лучше всего показать русский характер? И в каких произведениях это ярче всего видно?

— В определенном смысле – Лесков, которого я люблю. Если не брать «Левшу», который стал брендом, то это «Железная воля», «Соборяне», «Несмертельный Голован» и другие. Лесков, кстати, описывает одного немца, который, узнав о существовании русского Ивана Ивановича Иванова, сказал: «Иван – можно, Иванович – возможно, а Иванов – не должно». В каком-то отношении русские Лескова построены по этой модели. Шире и глубже русских, на мой взгляд, понимали Достоевский и Лев Толстой.

— С какими русскими Вы себя соотносите?

— По роду своих занятий я много занимался Древней Русью, читал преимущественно древнерусские тексты и так вошёл в эту сферу, что иногда кажусь себе человеком допетровским.

— Однажды режиссёр Юрий Быков в одном из интервью сказал, что XXI век – это время, когда цивилизация движется в сторону индивидуализма. Как мне кажется, скорее потребительского и эгоистичного индивидуализма. Вы с этим согласны?

— В некоторой степени согласен, но с большой оговоркой. Индивидуализм – это искажённый персонализм, который полезен всякому человеку, чтобы он персонально мыслил и персонально действовал. Идеал – это когда человек ценит общественные интересы, общее, но при этом всегда принимает решение персонально, поскольку и ответ на Страшном суде персонален. Часто, к сожалению, персонализм, хорошее качество, вырождается в индивидуализм и эгоизм.

— Что для вас важнее – индивидуальность или государство? И насколько важно государство в Вашей жизни?

— Государство – результат общественного консенсуса и единственная на сегодняшний день вменяемая форма сосуществования разных людей. Его благо я понимаю как результат свободных индивидуальных усилий каждого, а не как нечто аморфное – такую, знаете ли, манную кашу, которая колышется в кастрюле.

— А в России когда-нибудь была воплощена Ваша идея государственности?

— В полной мере не было. И ни в одной стране не может воплотиться та или иная модель полностью. Но при этом в начале XX века были ростки, которые, к сожалению, погибли в 1917 году.

— Можно ли совместить в жизни законы Божьи и законы государства?

— В какой-то степени можно, даже в очень большой. Когда государство не мешает жить по совести, это выгодно, прежде всего, самому государству. Противоположные случаи в истории кончались крахом государства. Что касается Церкви, которая напоминает нам о законах Божьих, то слияние государства с церковью не полезно ни государству, ни церкви. Они должны быть в хороших отношениях, но при этом не заходить на территорию друг друга.

— Близок ли Вам взгляд Льва Толстого на религию?

— Нет. Мне бы не хотелось сейчас переходить к детальной критике Толстого, но то, что он придумал, на мой взгляд, сильно проигрывало в сравнении с традицией православной. Он был искренний человек, гениальный писатель, и в этом смысле я отношусь к нему с огромным почтением, но в вопросах веры я не могу его поддержать.

— Кто творит историю в России? Личность, народы, элиты?

— Никто. И не только в России. Её никто не творит, она творится сама. Она результат скрещения воль, называйте их векторами силы или ещё как-то… То есть, может, люди и творят историю, но только они не знают, что из этого творения получится – по принципу «шила милому кисет – вышла рукавица…». Участники исторического процесса хотят достичь одного, а достигают другого, часто противоположного. Они пытаются свергнуть власть в 1917 году, потому что им эта власть не нравилась, а получается власть в сто раз хуже, жестокая, кровавая. Я не знаю, можно ли говорить в этих условиях, что кто-то творит историю.

— При этом какова роль личности в истории?

— Роль личности велика, когда личность соответствует настроению общества. Так, парус имеет значение только тогда, когда ловит общее направление ветра. Если ему это не удается в полной мере, лодку начинает качать. Здесь я имею в виду не только правителей. Велика роль каждой личности в обществе – она должна быть автономной. В противном случае общество превращается в стаю саранчи. Знаете, чем эти стаи порой оканчивают? Залетают далеко в море и там гибнут: они летят так кучно, что никто не может повернуть. Идеальная модель: каждый – личность, а все вместе – народ.

— Говоря о роли личности в истории, я подумала о людях, которые совершали героические поступки и при этом убивали людей. У Вас не возникает диссонанс в таком вопросе?

— Этот старый вопрос, и он относится к библейской заповеди «не убий». Обычно на него отвечают, что есть ситуации, когда следует вспомнить евангельские слова «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Это случаи, когда человек убивает, защищая свою родину, свой дом. При этом всякое убийство страшно, оправданное оно или нет.

— В этом году было столетие со дня расстрела царской семьи. Как Вы провели этот день? Вы как-то отметили для себя этот день?

— Это огромная трагедия, и я отметил её молитвой. Тут сразу несколько трагедий. Или одна трагедия с разными гранями. Как страшно, когда убивают семью, в том числе детей, женщин, добивают их штыками… Так могут поступать только звери. Но здесь важно понимать, что это был тот шлюз, который открыли, и кровь потекла реками.

Дмитрий Сергеевич Лихачёв в своё время считал, что осознание того, что было содеяно, поможет России сейчас примириться самой с собой: разным силам, партиям… Увы, мы ещё далеки от этого. У меня не укладывается в сознании, как после стольких убийств можно исповедовать ту же идеологию, называть эти события исторической необходимостью и нести прочую ахинею, которая имеет единственную задачу – оправдать убийц.

— Тем не менее, было Кровавое воскресенье, были регулярные стачки…

— В отношении причин Кровавого воскресенья существуют разные точки зрения. Ясно лишь, что это была страшная трагедия. Что же касается всего остального, то стоит вспомнить о мясорубке 30-х, как все вопросы о стачках примерзнут к губам.

— В дореволюционное время социальное неравенство и несправедливость были огромны. Крестьяне бесконечно работали, а в то же время существовал другой класс, который крестьяне снабжали.

— Если в 1861 году крестьян раскрепостили, то в советское время их закрепостили так, как никогда ещё не было в истории. У них не было паспортов, они не могли выехать за пределы деревни. И это длилось большую часть советского периода. Они были крепостными, так что никакого социального равенства не наступило.

— Но именно в советское время любой простой человек, к примеру, из Смоленской области, как Гагарин, мог бесплатно получить образование…

— Вы неравнодушный человек, и мне нравится, как Вы спорите, и многие Ваши частные суждения справедливы. Но у меня перед Вами одно преимущество – чисто возрастное: я из тех, кто ещё изучал Историю КПСС и научный коммунизм. Если в результате чердак не съезжал окончательно, из этого пламени учащийся выходил убеждённым сторонником свободного развития человека и страны – от противного, конечно.

Заметьте, я не испытываю иллюзий относительно имперского периода. Было очень много проблем, и Россия была далеко не самая привлекательная страна, но по сравнению с тем, что началось потом, это кажется вечерней сказкой. Жизнь была скудной, бедной, тяжёлой, но это была всё-таки жизнь, и право на нее за человеком сохранялась. А тут ведь отняли право на жизнь, истребили миллионы людей. Я говорю об этом не потому, что мне нравится смаковать ужасное прошлое. Согласен, там были вовсе не только ужасы – было и хорошее. Я всего лишь хочу сказать, что ужасы не должны повториться.

Беседовала Надежда Дроздова для ИА «Невские новости»

Оцените статью
Добавить комментарий

This site uses Akismet to reduce spam. Learn how your comment data is processed.