Мне кажется, кстати, — я никогда об этом не говорил с Лихачевым, — но мне кажется, что для него древнерусская литература и работа в Пушкинском Доме были формой внутренней эмиграции. То есть, человек если и мог абстрагироваться от советской действительности, то в такого рода местах. Потому что за слова, написанные 20-30-40 лет назад, никому из нас не стыдно. Многие литературоведы, которые занимались Новым временем, в частности, советской литературой, потом каялись, что они не разобрались. А нашим великим старикам каяться не приходилось, потому что они говорили о том, что было вне идеологий, что, по сути дела, было трудно охватить, засунуть под советскую идеологическую крышу. Это были исследования древнерусских текстов.
Были, конечно, и здесь свои компромиссы, но довольно небольшие. Например, жития рекомендовалось называть «Повестью о жизни». Но, в конце концов, всем ведь понятно, о чем идет речь.
Идея Лихачева была — издавать антологии древнерусских текстов билингва: слева — древнерусский текст, справа — перевод. Сначала они назывались «Памятники литературы Древней Руси», теперь называются «Библиотека литературы Древней Руси». Вышло уже около двадцати томов. Это то, что помогало людям держаться. В том числе — людям веры. Потому что это были тексты, разительно, катастрофически отличавшиеся от тех текстов, которые циркулировали в Советском Союзе. На самом деле, конечно, советская власть должна была это запретить. Она тут что-то недоработала. И люди специально искали эти тома, древнерусские антологии были недоступны.
Так что Пушкинский Дом — благословенное место. Оно заставляет думать о вещах не сиюминутных. Причем, не только предметом занятий, а просто своей обстановкой. Оно посвящено тому, что существует уже как явление метафизическое, — русским писателям и их творчеству. Несмотря на материальные свидетельства существования русских писателей, которые мы видим здесь в экспозиции, существует удивительное метафизическое поле. Потому что каждый писатель — это, в первую очередь, метафизическая сущность. Это особый мир, который он творит по образу Господа. Когда Господь творил человека, я думаю, он ему передал и свое креативное начало. И в писателях оно выражено очень сильно.